Улицы города

Совсем скоро у меня и вовсе не осталось никаких сомнений: стоило светловолосой макушке только замаячить перед глазами, как пришлось подавлять в себе стремительно зарождающуюся волну гадостной неприязни. Всё, как и тогда. Маленький Лакрим. Это белёсое пятнышко, постоянно попадающееся на глаза и режущее взгляд тем, что до него никак не добраться. Ещё недавно его окружала невидимая глазу защита, а сейчас.. точно подарок, судьба сама завела его ко мне навстречу. Один на один, без лишнего фарса с третьей стороны.
И надо же было ему оказаться в столь неподходящем месте в столь неподходящее время.
- Здравствуй.
Гул в голове мгновенно замирает, как по команде. Смотрю вперёд, и словно никого не вижу. Но на секунду застопорившийся механизм вновь медленно начинает крутить свои шестерни, упрямо проворачивая перед глазами ещё не забытые события последних лет, точно полосуя по коже. Я чуть слышно усмехнулся собственному поведению, понимая горькую правду: неожиданная свобода действий, вдруг ставшая частью моих возможностей, смогла вылиться лишь в это гнетущее бездействие. Мешающее движению, и готовое продолжаться до бесконечности.
Но воспалённый мозг очень скоро вновь начинает сотрясать всё внутри. Медленными, мучительными толчками кровь больно бьёт в правый висок, омрачая всякий намёк на здравый смысл. Я уже знаю, чем это всё обернётся.
- Какие люди... - делаю шаг навстречу, вцепляясь, впиваясь глазами в знакомую фигуру и разражаясь довольной усмешкой - И без охраны..
В этот момент мною движет лишь отчаянное желание не показаться Кондомирэ ослабшим или затравленным. Сложные отношения, связавшие нас некогда, теперь исказились до безобразия. Мгновенно это превратилось в почти что "пищевую цепочку". Оказаться низшим звеном? Нет, этого я себе не позволю.
" Значит, нужно избавиться от конкуренции"
Я сделал ещё пару шагов навстречу, прежде чем окончательно замер. Расстояние между нами стало смехотворно мало для тех, кого ранее разделяла настоящая пропасть.
- Не поздновато для вечерних прогулок, Кондомирэ?
Улыбка продолжает змеиться на сухих губах, всё больше обращаясь в хищный, животный оскал. Я следил глазами за каждым действием, мысленно готовый к нападению. Но совершенно не верящий, что Стелл вообще в состоянии сделать первый шаг.

Около обсерватории
Я и Инфас вышли из обсерватории. Уже наступила ночь и было бы просто чудом если я дойду без приключений.
- Ладно, давай я тебя выведу отсюда. Откуда ты найдешь дорогу до своего дома? – Отлично, вот и храбрый провожатый нашелся.
- Ты можешь меня оставить недалеко от штаба. Там уж я точно не заблужусь. – Инфас снова повел меня по лабиринту разрушенного города. Снова тот же ужас при разрушенных зданий, страх. Наконец мой бесстрашный спутник вывел меня из города, несмотря на то что мы даже немного поплутали. Мы оказались недалеко от штаба.
- Спасибо тебе – я улыбнулась. Это была самая чудесная ночь за время войны. Инфас попрощаться со мной и скрылся за первым же зданием. Будто его здесь и не было. Я развернулась в сторону штаба.

Улицы города.

Нужно успокоиться. Ничего страшного. Все обязательно будет хорошо.
Эти мысли, как мантра, повторялись в моей голове. Даже произнести вслух хотелось. Но я понимал, что это было бы слишком. Нельзя. Канис и так настроен чересчур враждебно. Нечаянно оброненная фраза может причинить мне слишком много боли и вреда. А до мазохиста мне еще явно далеко. Хотя, как же еще меня назвать, если я спокойно стоял перед своим врагом, прекрасно зная, что он меня прибьет?
А он такой же, как и был раньше. Хотя что-то явно изменилось. Несколько секунд я недоумевающе смотрел на него, пытаясь сравнить с тем Фидусом Канисом, которого видел в прошлый раз. Этот, конечно, чуть более потрепанный и измученный, но, в целом, прежний. Черт! Чего же не хватает?
Хорошо, что он не мог читать мои мысли. Иначе бы сразу же убил, когда понял, что я даже не продумываю плана бегства.
Интересно, а маньякам нравится, когда их жертвы убегают?
Черт, Стелл, сосредоточься. Думай о деле.
Действительно же, мне нужен только ответ на один вопрос - что в нем изменилось?
Я продолжал смотреть. Ноги подкашивались. Я ведь почти не спал, получается.
- Какие люди... - Он шагнул навстречу, от чего сердце совсем зашлось. Безвыходность ситуации наконец-то дошла до меня.- И без охраны..
Вот оно что! Не хватает Игниса. Вот почему он выглядит так непривычно!
Но вместе с пониманием того, что не так в Канисе, приходит и понимание собственной беззащитности.
Ножа нет. Даже Игниса, того, кто всегда помогал мне, того, кто всегда защищал меня от опасности в лице этого сумасшедшего песика, даже его больше нет рядом. Я не просто беззащитен, я еще и одинок. Многое я бы отдал в те минуты за то, чтобы тот псих-наркоман материализовался рядом, закурил 500-ую за день сигарету, пустил в лицо немного отвратительного дыма, а потом бы остановил Каниса.
Но я прекрасно знал - никто не появится, никто не спасет.
Канис сделал еще пару шагов навстречу. Смысла бежать нет - догонит. Смысла что-то говорить - тоже - все равно покалечит. Но молча смотреть на то, как к тебе приближается собственная смерть - жуткое занятие.
Спокойнее. Спокойнее, Стелл. Помнишь, как ты всегда его боялся? Помнишь, как боялся угроз Игниса, связанных с этим псом? Конечно, помнишь.
А теперь просто пойми - все твои страхи должны сбыться в эту славную ночь.
Он подошел совсем близко. В глазах блестело что-то животное, отвратительное. И дело даже не столько в том, что он сам по себе меня раздражал, а в том, что им, казалось, руководило нечто нечеловеческое. Хотя, почему казалось?
Ну да, конечно. Он ведь тоже особенный. Человек-оружие, созданный лишь для того, чтобы причинять боль. Чертов садист!
- Не поздновато для вечерних прогулок, Кондомирэ? - спросил он, по-прежнему ехидно улыбаясь. Его улыбка пугала, еще сильнее, чем раньше. Она становилась все шире, все пугающе, все более напоминала улыбку животного. Но вот собаки так вряд ли улыбаются. Вообще не думаю, что они улыбаются.
Меня охватила паника, не поддающаяся  никакому описанию. Хотелось превратиться в горстку пепла, только бы избежать мучений от Канису.
Чего он ждет?
Почему не может сделать первый шаг? Я ведь так близко, достаточно просто руку протянуть. И я никуда не денусь, я слишком слаб.
Нет мотивации для попыток спасения. Если спасусь, то что? Снова жить в страхе перед самим собой? Снова пытаться убегать от опасностей? Бессмыслица.
Потому я продолжал смотреть ему в глаза.
И чувствовать себя самоубийцей, избравшим особенно странный путь.
Шаг назад. Маленький, почти незаметный. И совершенно бесполезный, что очевидно. Маловероятно, что я вообще способен делать что-то не бесполезное в этой жизни.
Спокойнее! Хватит думать о плохом. Ты не самое жуткое и бесполезное существо на свете, дружище.
И все же.
Что делать?
- Чего ты хочешь? - с максимальным безразличием спросил я. Но голос все равно дрожал, выдавая все мои эмоции.
И зачем ему нападать на глупое трусливое оружие?
Действительно, любопытно было, что он ответит. Или просто промолчит? Зачем мне вообще знать, что хочет от меня садист? Ночью. В заброшенном безлюдном месте.
Черт.
Нужно было бежать.
Жаль только, я это понял слишком поздно.
Теперь пути назад нет.

Отредактировано Астарта (2013-01-06 15:24:27)

Улицы города
Всё таки Натус меня боялась. Это было видно. Но может это как раз самая правильная реакция? Нельзя сказать, чтобы я очень хотела с ней подружиться, да и её жизненная позиция не была мне понятна. У нас не было ничего общего, кроме того, что война забрала у обоих нас счастье. Иногда, по косым взглядам проклятых в те два коротких месяца, когда Анджелис удалось вытащить меня "в свет", я понимала, что мой отец не просто покончил жизнь самоубийством. Он был не человеком, мне случайно проболталась одна девушка, но кем он был, она так и не сказала. Быть может, как раз война соединила моих родителей, создала меня. Быть может, я нужна этой войне... Да и она мне нужна. Если наступит мир, то чем я займусь? Конечно, хорошие киллеры никогда не бывают лишними, да ещё и с такими способностями как у меня. Но теперешнее моё положение явно показывает, что мир спокойно может без меня обойтись. Есть лучше, сильнее, красивее. Иногда мне кажется, что всем просто нравиться за мной наблюдать, что я просто в роли какого-то диковинного зверька, которому нужно всех смешить, чтобы выжить. Нет, мне нужно заняться чем-то другим. Быть может пойти на работу к Гардьену, в бизнес? Но я ненавижу это дело. Нет, точно нет. Мне нужна какая-то цель... Чтобы жить, мне нужен смысл, иначе это даже не существование.
- Ты... - кажется, я вновь забыла о существовании Натус. Наверное, я просто не ощущаю, что она может быть для меня опасна. Девушка замолчала. Она хотела что-то спросить, но спасовала в последний момент. Я постаралась как можно добродушнее взглянуть ей в глаза.
- Так и не рассказала кем работаешь.
Неужели ей интересно? Не помню, чтобы кому-то я была интересна. Обычно все это делали ради какой-то цели, ради веселья или от скуки.
- Я убиваю за деньги... Любым оружием, как угодно, с какими пожелаешь прелюдиями. В основном в мою работу входит удовлетворить нанимателя. Я могу убить именно так как он хочет. Да и моя внешность очень выгодна. Знаешь, мало кто подумает, что девочка в метр шестьдесят, которая выглядит... Как проститутка, например, убьёт тебя шпилькой от туфли, - я безразлично пожала плечами. Все вопросы о моей работе вызывали у меня только ироническую улыбку. - К сожалению, я завалила своё последнее задание. Хотя оно и не отвечало моему профилю, мне стоило проявить больше стараний. Теперь я временно без работы...
Зачем ей это всё знать? Может мне просто нужно с кем-то поговорить. Выговориться что ли.
- Хочешь я отведу тебя к штабу? - спросила я, оглядываясь.

Вероятно, хорошенько посмотрев по сторонам и подумав, Натус решила всё таки, что идти со мной лучше, чем без меня. Она достала из кармана телефон и набрала номер. Я успела разглядеть, кому она позвонила. В быстром наборе значилось "Стелл". Стелл... Стелл... Что-то знакомое. Ах, ну да! Вспомнила! Я ведь его частенько в штабе видела. К тому же подробно разбирала его дело. Слышались гудки, а Стелл всё не отвечал. Было заметно, как Натус начала нервничать, как делала лишние резкие движения, как быстро моргала и то замедляла, то ускоряла шаг. Он все лишь не отвечает на звонок, а она уже так занервничала. Между ними что-то есть... Я скривилась, все парочки сейчас вызывали во мне лишь раздражение. Наверное, это особенность всех, кто несчастен: им больно смотреть на счастливых влюблённых. Но вот сейчас Натус явно не была счастлива. Это пожалуй обратная сторона любви: бояться кого-то потерять.
- Может просто не слышит, - постаралась успокоить я девушку. - Иди сейчас в штаб, проверь там ли он. Если его там нет, то не выходи никуда, особенно ночью. И его не спасёшь, и себя погубишь... - вроде как и не Натус, а куда-то в пустоту сказала я. А сидела бы я дома? Конечно же нет. Да я б весь город обошла, не смотря на опасность. Но я это я, а она это она. Да и что думать обо мне?..
Мы уже подходили в штабу, дальше идти я не рискнула. Взглянув на Натус, я вздохнула и быстро написала на листке адрес агентства Гардьена: "ул. Немецкая, 26а", вложила Натус в руку листик.
- Если нужна будет помощь, обратись по этому адресу, скажи, что ты к Флоуи, если я буду в городе, я незамедлительно постараюсь тебе помочь. Если меня в городе не будет, то тебе поможет парень по имени Арон, - сказала я и крепко обняла девушку. - Никому не говори, где ты сегодня была и с кем. Меня могут убить.
Я отошла на пару шагов, потом обернулась.
- С ним всё будет хорошо, особенные - живучие твари, - сказала я с улыбкой и, кивнув, пошла обратно, по направлению к дому.
Квартира Лонвит Флоуи

Отредактировано Violet (2013-01-12 13:33:01)

Ресторан «Остерия Сан Джорджио»
Разглядывая всё, что было вокруг меня, я невольно удивлялась. Когда я в четырнадцать лет уехала из этого города, в нём не было роскошных ресторанов, и вечно проходили боевые действия. А сейчас он расцвёл, что парадоксально, учитывая, что ещё идёт война. Правда где-то далеко, где-то за горизонтом...
- Добрый вечер. Пройдемте со мной, сэр, я покажу ваш столик, - я перестала озираться по сторонам. Прошло всего лишь два, нет три года. Если три года, то значит, я в пятнадцать лет уехала из города... С ума сойти, мне уже скоро восемнадцать! Надо будет по этому поводу организовать шикарный "бал". Ко мне тут же вернулась обычная моя весёлость, и я, чуть приблизившись к Традитору, негромко спросила:
- Вот мне интересно, ты настолько богат, что такие рестораны для тебя вполне обыденно, или это ты решил повыделоваться? - я слегка прищурилась и тихонько засмеялась, когда золотистые глаза с раздражением на меня взглянули.

Улицы города

Кондомирэ завился где-то в ногах, так неловко и воровато стараясь отпрянуть и ускользнуть.
- Зачем? - слабо и жалостливо раздаётся чужой голос, будто в отдалении, за бесчисленными рядами баррикад. Даже фигура Стелла в этот момент искажается: он кажется настолько маленьким, хилым, еле приметным, что где-то за теми же баррикадами вновь раздаются бормотания и отголоски здравого смысла. "А действительно, зачем?"
Тяжёлая подошва сапога с размаху прибивает парня к земле, нарочито медленно и болезненно принимая давить чужую гнутую спину. А вдруг хоть так удастся разгладить это недоразумение, растянувшееся под самым носом?
И вновь замахиваюсь ногой, со свистом разрезая воздух и с невообразимой силой хлестнув по костям: и мой кукольный друг, подобно марионетке, податливо падает ничком.
- Зачем?
Всякое действие Лакрима - бесконечная ошибка. Его облик, тихий голос, слова невпопад, даже жалкая, ломаная попытка приподняться на ноги. Он сам будто ресничный волосок в глазу. Почти невидимый и маленький, бесполезный, и всё равно мешающий одним своим присутствием.
Сколько ещё глупого и бесполезного благоразумия сохранилось в его голове. Зачем, отчего? Он тщетно пытается найти "связи", окутывающие наш привычный мир. А связей нет. Уз нет. Ничего нет.
Обмякшее на земле тело больше не корёжится. Толкаю носком ботинка в светловолосый висок, переваливая череп на бок - мальчишка обессилено жмурит глаза и поджимает губы, но он всё ещё в сознании и может слышать. Рабская же покорность, даже не пытается воспротивиться. "Какая же ты всё-таки шваль..."
В груди что-то неприятно сжимается в мерзостный комок, склизко скользящий по лёгким и застывающий где-то у горла. От пыли и запаха гари мутит, но в прорывающемся наружу психозе губы продолжают кривиться в оскале.
Сволакиваю Стелла за шиворот, рывком припирая его к стене - и снова пара испуганно распахнутых глаз с застывшим в глубине них вопросом.
"Зачем?"
Слово-катализатор. Мне хочется немедленно броситься, впиться, разодрать эту дрожащую тварь на мельчайшие куски.
"Зачем ты так делаешь?"
И Лакрима уже становится не видно, он медленно начинает утопает в неприятной багровой дымке моего воображения. Странные рефлексы, заставляющие пальцы с треском сжиматься в кулак. Удар по лицу, хлёстко прикладывающий затылок Кондомирэ о стену. Он вскрикивает, как-то по-детски стараясь закрыть голову. А я уже не вижу. Рука вновь замахивается и всё происходящее становится обезумевшим потоком сменяющих друг друга картинок.
Всё превращается в истерию, агонию, неуправляемый припадок животного бешенства. Пьянящее чувство полного контроля над обстоятельствами, возможности решать и вторгаться в чужую жизнь– сколько раз оно хлестало в голову на поле боя, когда каждый твой удар мог оказаться для кого-то роковым. Разламывать, кусать, бить, чем только можно, обо что только можно, куда только возможно дотянуться. Без разбору и без лишних мыслей, драть ткань или кожу, полосать лицо или тело, рвать на живую или колотить об стену. Как же сильно не хватало именно этого. Из-за бесконечных и несуразных выходок остальных, будто нарочно отбрасывающих меня назад – не давая вмешаться, только слепо следовать по выстроенному кем-то сценарию. «Не иди» - и я стоял. «Не вмешивайся» - и я не вмешивался. «Не трогай его» - и я опускал руки.
- Я тебя ненавижу.
Треск и клокот, гудение от чужой сдавленной истерики и плача, а голова будто нарочно сжимается всё сильнее и сильнее - с ещё большим остервенением натравливая меня на это маленькое белое пятно, так рьяно и так тщетно бьющееся в попытке вырваться.
Кондомирэ вдыхает воздух каким-то рывками, с жадностью захлебываясь в собственной крови. Багровые дорожки из носа текут по верхней губе, деля лицо на две равные половины. Он плачет, тонет в солёной воде.
Ненавижу эти зелёные глаза, ненавижу эту соль, ненавижу этот его глупый вопрос, вставший поперёк мозга.
Рука поспешно лезет за пазуху, доставая складное лезвие, припасённое для побега. Щелчок – приятный мандраж до кончиков пальцев. Лишь острый край у левой брови наконец-то заставляется его замереть и притихнуть в исступлении. Полжизни за то, чтобы такое молчание длилось как можно дольше.
Если у тебя нет глаз, ты не можешь плакать. Нет языка – не задаешь свои никчемные вопросы. А если умрёшь? Может, ты не будешь больше иметь никакого значения?
И кожа податливо расходится вслед за тем, как острие сползает поперёк зажмуренных век.
Только когда воздух пронзает дотошный крик боли, эта плотная завеса наваждения начинает рассеиваться и даёт прийти в себя.

Взгляд судорожно мечется по чужому разбитому лицу, мучительно медленно пробуя сфокусировать зрение. Липкий, влажный подбородок. В носу щиплет от знакомого металлического запаха, оседающего на языке солоноватым привкусом. Пальцы приятно теплые от чужой крови, размазанной по щекам  - приходится накрепко зажимать Стеллу рот ладонью, чтобы он снова не решился кричать на всю улицу.
- Глупый Кондомирэ... – дистанция-милимитраж и рычание в самое ухо. - Нужно было размозжить тебе голову ещё при первой нашей встрече.
Неожиданное шевеление вдалеке настораживает. В этой части города мало гражданских, и всё-таки… если это кто-то из штабных, услышавших отголоски нашей приватной вечеринки, проблем не оберёшься. Нужно уходить немедля.
- Тебе повезёт, если это будут люди.
С этими словами руки мои разжимаются, и Лакрим сваливается на землю окровавленным манекеном. Мне ничего не стоит прикончить его сейчас, и всё-таки… я только сплёвываю от отвращения, складываю лезвие обратно и, как могу, бросаюсь наутёк в ту сторону, откуда не было бы слышно людских голосов.

Дома других игроков

Улицы города
Нет выхода, нет пути назад, нет буквально ничего. Нет ни малейшего шанса на спасение, нет веры, нет никаких богов, что спасли бы меня. Нет даже меня самого - есть только пустая оболочка, слабое тело со слабой душой, нелепая насмешка природы. Все закономерно – мне пора умирать, верно?
И я даже готов, как ни странно.
Только сначала хотелось бы узнать ответ на самый простой вопрос - зачем?
Зачем я существовал и существую?
Зачем теперь я должен умереть от рук безумца?
Но вопросы быстро исчезают, уступая место только боли. Бесконечной, необъятной, не имеющей ни преград, ни совести, боли.
И она треплет меня, разрубая огромным ножом, заставляя кричать из последних сил. Она просто приняла человеческое обличье, вселившись в моего самого страшного монстра, в мой самый страшный ночной кошмар. Она, видимо, неплохо постаралась, придумывая, как надо мной поиздеваться... Хотя я слишком никчемен и нелеп, чтобы ей вообще было хоть какое-то дело до моего существования. Но в таком случае я совсем не понимаю, что со мной происходит, за что, почему, зачем?
Боль вновь отвлекает меня от вопросов и бесцельных псевдоразмышлений, погружая в ослепительно яркий вопль сознания, заставляя кричать.
А что еще мне остается? В самом деле, что я еще могу сделать?
Наверное, в моем крике пробивается вопрос.
Но презрительный взгляд Каниса больше не причиняет ни малейшего морального страдания. Нет больше места раскаяниям и сожалениям, нет больше ничего внутреннего, осталось только место для физической неотступно преследующей меня боли.
И она рвется где-то в глубинах головы, отдаваясь неумелой игрой на скрипке. Смычок соскальзывает со струн, причиняя все больше и больше боли. Всегда ненавидел скрипки. В опустевшей голове проносится странное, смазанное и почти уничтоженное воспоминание. Давно, в детстве, я слышал скрипача. Я видел его смерть, я помню его кровь, растекающуюся лужицей по растрескавшемуся асфальту. Я не хотел умереть, как он.
Я умираю еще хуже. Я умираю в темноте.
В расколотом на множество частей сознании разрываются разные мысли. Оно будто пытается сказать что-то важное напоследок, вспомнить нечто великое, создать нечто достойное памяти обо мне. Забавно изначально осознавать всю тщетность подобных забот сознания - ничего уже не успеть...
- Сдохни! Тварь! - пронзительно кричит малознакомый голос в голове. В темноте зажмуренных глаз слова предстают передо мной огненными письменами. Кому они адресованы, мне или Канису?
Сдохни, хоть когда-нибудь, Канис. Сделай хоть что-то доброе в жизни.
Удары будто заливают меня невидимой водой, будто топят в пучине страданий, не позволяя выплыть ни на мгновение. Я задыхаюсь, я не хочу умирать. Тело само съеживается в калачик, пытаясь защитить жизненно важные органы. Оно еще просто не понимает, что во всем этом нет смысла, просто нет смысла, потому что Канис ни за что не отпустит меня живым.
Но я все еще почему-то борюсь. Все еще пытаюсь выскользнуть, неловко трепыхаясь в чужих сильных руках. Мои попытки - ничто. Я только и могу, что кричать, рыдать и истекать кровью.
Сознание медленно покидает меня. Настолько медленно, что даже кажется, будто оно вступило в сговор с Канисом, дабы отягчить мои страдания. Звуки искажаются, временами исчезают, затем наплывают мощной волной вместе с ударами. Я не слышу собственных криков, не слышу своего плача. Только тяжелое дыхание Каниса, громкое биение его сердца. А есть ли оно?
А есть ли я?
Слезы застилают глаза. Ничего не видно и никогда не будет. Все пропало, все пропало, Стелл.
Все прокручивается в голове по нескольку раз, будто пытаясь дойти до меня, найти в неведомых переулках угасающего расщепленного сознании. Но все тщетно. Сегодня все тщетно. Есть только боль, которая охватывает собой все мое существо. Если сначала только казалось, что боль вездесуща, то теперь я еще более в этом убеждаюсь - она захватывает все новые и новые участки моего окровавленного тела, приказывая крупным соленым слезам стекать по исцарапанным щекам, легко их обжигая. Но это неприятное чувство ничто – все тело, будто объято пламенем, будто сгорает в чужой беспредельной ненависти.
И потому невозможно не плакать, как и не кричать. И это бесит Каниса. Как и все в этом мире, пожалуй.
Он всегда злой…
Мысли снова смешиваются в невообразимую кашу. Боль повсюду. А сам я - ее полуживое воплощение.
Но я все еще пытаюсь что-то сделать. Понимая, что это бесконечно поздно и неразумно, я только еще больше усугубляю ситуацию, еще больше злю своего мучителя.
Мысли исчезают, в голове пустота. Мир становится совсем крохотным, сужаясь до размытого кружка, будто я смотрю в подзорную трубу, силясь высмотреть что-то важное. И где-то на том конце что-то происходит, что-то настолько далекое и важное, что уж явно не со мной.
А судя по звукам, там, на другой стороне, шумно, громко и кто-то плачет. Но мне нет дела до того, кто это - ведь я здесь, на этой стороне, и я просто гасну.

Но мне не позволяют - лезвие у брови останавливает все звуки. В тишине еще громче становится биение сердца, еще тяжелее дыхание. Но что бы сейчас не произошло - ничто не изменится. Слезы медленно ползут по мокрым щекам, и это все, что я способен сейчас спокойно почувствовать.
Если закрыть глаза, то меня не будет здесь. Просто не будет.
Но я же уже пробовал их закрывать...
И я кричу, кричу еще громче, чем прежде, будто вложив в этот крик все то, что успело накипеть в моей голове. От звука собственного дрожащего голоса, в голове что-то окончательно переклинивает, заставляя судорожно вздрогнуть и затихнуть, будто выключившись. Я просто машина, сломанная машина. Чувствую ли я боль? Да.
Новый крик пресекает Канис, зажимая мне рот рукой. И теперь я его слышу, теперь я будто вынырнул на поверхность и жадно хватаю каждый звук, каждый вздох, пытаясь доказать себе, что все еще…
- Глупый Кондомирэ... – проносятся в голове не то настоящие слова Каниса, не то мои же мысли, - Нужно было размозжить тебе голову ещё при первой нашей встрече.
И всем было бы проще. Даже мне так было бы проще.
Новая, самая сильная, волна боли захлестывает меня. Все исчезает, все смывается этой волной, которая и сама вдруг отступает.
В голове совсем ничего не остается - только глубокая пустота, воронка, утягивающая меня на дно и бесконечное желание умереть сейчас, и ни минутой позже.
Но я не умираю. Почему? Почему я должен жить? За что?
И Канис отпускает меня. Сил больше нет, хотя еще недавно казалось, что их и так не было. Как рваная тряпка, я разваливаюсь по каменистой дороге мирно дожидаться собственной смерти. Мир сворачивается в воронку, и желания сопротивляться этому больше нет.
И я с радостью иду ко дну.

Но что-то не пускает меня, что-то схватило меня за край несуществующей одежды, что-то треплет меня за него, пытаясь выхватить из воды и вытащить на сушу. А я борюсь, не за то, чтобы вернуться к жизни, а за то, чтобы  спокойно залечь на дно и уснуть. Я не хочу возвращаться, не хочу снова страдать.
Канис прав, такому как мне, нет места в этом мире.
Но я что-то слышу. Не хочу слышать, но все же…
Шаги? Мои страдания прекратятся и мне подарят смерть? Или же это моя галлюцинация?
Шаги все ближе. Глаза просто не желают открываться. Да и зачем? Зачем мне теперь глаза?
Проходи, проходи мимо, не надо, не спасай меня, кто бы ты ни был.
Но шаги все ближе. Они странные, будто испуганные, нервные, беспорядочные. Видимо, меня все-таки заметили.
Может, стоит немного приподнять голову? Чтобы затем уложиться ей об асфальт, чтобы окончательно отключиться?
Но малейшая попытка двинуться вызывает в моем истерзанном теле только бесконечную боль. Боль пронзает каждый участок кожи, пронзает голову, легкие, когда в них неожиданно поступает слишком много воздуха, проходится по сломанным ребрам, отзывается в опустошенном сознании, вызывая неловкий стон, от которого становится только хуже. Хочется снова закричать, завопить на всю тихую улицу, представить, будто это что-то изменит или вернет меня в прошлое.
Но ничто не меняется.
Только звука шагов больше нет.
И кто-то стоит совсем рядом. Так близко, что я слышу даже чье-то взволнованное дыхание.
- Стелл, - слышу чей-то странно знакомый голос. Наверное, это и есть мое имя. А есть ли оно у меня вообще?
Чьи-то слабые руки подтягивают меня к стене, заставляя вновь проваливаться в бездну боли. Я ничего не слышу, ничего не вижу, ни о чем не думаю.
Все кончено, Стелл.
Я утонул.