Я не помню своих родителей. Такое чувство, что их никогда и не было. Конечно, как я вспомню, если мои воспоминания начинаются с семи лет. И все, что я помню, это закрытые помещения лабораторий. Возможно, что-то до этого было, но не для меня.
Года два меня держали под наблюдением, никуда не выпуская и приковывая к кровати. Зачем? Я же особенный, а ученые мало что знают обо мне, вот и прячутся от неизветной опасности. Как же они глупы.
Потом девять лет. Мне разрешали уже бродить по штабу, чтобы хоть как-то познавать округу. Считали, что я маленькое дитя без развития. Как же это было глупо с их стороны. Я мог за несколько минут выучить содержимое учебников, которых с каждым днем становилось все больше. Но не предавал этому значения и многое забывал. Еще меня многие начали ненавидеть и избивать. Конечно, все ненавидят особенных, мы ведь высшая нация, мы продвинулись в эволюции, а люди остались там, позади нас, поэтому пытаются сократить нашу численность. И чем они руководствуются?..
Затем десять лет. Мне наконец-то вручили винтовку. Не помню, когда я узнал, что особенный и что обожаю винтовки, но счастью не было предела. Сначала я стрелял во всех, даже в гражданских и соратников. Потом начал контролировать свою радость, свою любовь к выстрелам, и уже мог палить только по врагам или Лакримам. Но иногда и Сангуисам доставалось.
Одиннадцать лет. Глупые ученые в белом все еще пытались изменить меня. Они хотели получить оружие, способное убить кого угодно. Я же сопротивлялся, мне не хотелось отдавать свои чувства, эмоции, ощущения. Но их это не останавливало. И тогда я сменил тактику - стал любить жизнь. Улыбался всем и каждому. Искрене смеялся во время выстрелов. Радовался трупам, и смеялся над живыми. Превратился в безумца: в безумное оружие, не поддающееся контролю. Когда огонь разгорается, его невозможно остановить, только если перекрыть доступ кислорода, и то он еще какое-то время будет бороться. Меня снова избивали. Только теперь не за мою внешность или рассу,  а за мое отношение к жизни. Но я не сломался, я пытался не сдаваться, и все еще смеялся над живыми, радовался трупам, улыбался всем, искрене смеялся во время выстрелов...
Двенадцать лет. Самый запоминающийся год моей никчемной жизни. Год, изменивший все и заставивший меня угасать...
Сначала я познакомился со странным парнем: его хотели убить гражданские, узнав, что он особенный. Я помешал. Но на следующий день нашел его же умирабщим в каком-то переулке. Заставил врачей из штаба забрать его и положить в лазарет. Все-таки я был главным оружием и надеждой Сангуисов, поэтому они не могли отказать.
Первым предложил ему, Канису, дружить. Вечно лыбился. Не знаю, раздражало это его или нет, но мне нравилось. Я перестал подчиняться окончательно, делая только то, что вздумается, и при этом искрене улыбаясь. Теперь я играл живыми, признав, что война - это не страшный сон, а интересный театр, на представление которого я обожал ходить.
Через пару месяцев появился странный ученый, сказавший, что я теперь буду его игрушкой. потому что так пожелал Феликс. Никогда не знал, кто этот Феликс, и что представляет для меня эта фамилия, но вскоре я проклинал ее и весь род Феликсов.
Фотен, ученого звали так, действительно играл со мной, даже не щадя меня. Он колол мне какие-то препораты. от которых мне было плохо. Меня стало часто тошнить, я кашлял кровью, превратился в уязвимого для каждой болезни и у меня проявлялась алергия почти ко всем организмам. Но я продолжал улыбаться, не сдаваясь. Я все еще пытался гореть, не смотря ни на что. Я продолжал любить жизнь. Но только днем, на публике. А когда ночью занавес закрывался, я начинал бояться. Страх рождался, когда двери операционной закрывались за моей спиной. Мне было больно всегда, я понимал, что скоро перстану жить. Продолжая смеяться над живыми, я начал играть ими, подчиняя себе. Радовался трупам, но веселился, создавая их все больше и больше. Улыбался всем, скрывая внутри боль и желание убить их. Только искренний смех во время выстрелов остался на месте, не исчезая. И снова контроль потерян. Теперь даже я не в силах остановить пламя...
Еще месяц - и боль прекратилась. Больше не было чувства, что внутри переломали все кости, что на все органы напали вирусы, что я алергик, или что я простужен. Больше ничего этого не было. Оказалось, что мой организм особенно устроен: если я хоть когда-нибудь заболею чем-нибудь, то организм больше никогда не повторит ту же ошибку. Получается, я болел всем сразу, мне переломали все кости... Это было больно.
Потом неделя - и я стал завим от обезболивающих, потому что аперации, которые делали раньше, проходили без наркоза. Теперь же меня пичкали обезболивающим. А это - наркотик, и я стал зависим. Пару дней - перешел на кокаин и героин. Теперь улыбаться было сложнее, спектакль рушился на глазах. Но я все еще лыбился, стараясь вернуть декорации.
Еще неделя - и мне пришлось начать курить, чтобы снимать стресс. Особой зависимости не было, потому у меня получалось скрывать это от всех. Кроме Фотана, который радовался, что я начинаю ломаться. Я продолжал гаснуть, меня лишали кислорода, но я все еще барахтался где-то, питаясь запасами. А запасы не вечны...
Потом мой день рождения, тринадцать лет. И тогда я сломался, в тот день. Кислород закончился, а я начал гаснуть: медленно, но безвозратно. Я сломался. Фотен сделал свое дело.
В тот день я заперся в своей комнате, не желая никого видеть: сдался в углу, обняв колени и спрятав в них голову. Я всегда так делал. Но сегодня все меняется, вся моя жизнь. Мне придется признать, что война - это театр, в котором я не хочу быть марионеткой. Только кукловодом: холодным и глухим к мольбам. Я стану оружием как все и хотели. Но только управлять им буду сам.
Чукча в белом зашел в то же время, что и всегда. Он увидел меня в углу и, подойдя ко мне, потянул свою лапу к моему плечу. Все как всегда. только вот главный герой перестает быть вашей марионеткой и преобретает свою жизнь.
Отбиваю его руку и поднимаю голову. В моих глазах: ненависть и безразличие, смешанные в один коктель. Похоже, эта шушара ничего не понимает. Меня не волнует его мнение.
-Сам ходить умею, не маленький,- встаю и направляюсь к двери. Мне все равно: я гасну, я начинаю гнить, я сломался. И уже давно. у меня с рождения такое призвание - быть гнилью среди "светлых пташек". Даже моя внешность говорит, что я болото, которое быстро и безвозвратно засасывает.
Мы идем по коридору, хотя я знаю дорогу наизусть. Руки в карманах. У меня больше нет рамок, которые  рисовал, чтобы сдерживать пламя: если огонь гаснет, нет смысла огорождать его, потому что он все равно потухнет.
-Эй, чукча в белом,- смотрю на него исподлобья. Я ниже, но главного это не меняет: я все равно стою выше него, как бы это чучело не старалось,-сигареты в арсенале имеешь, или врачи здоровый образ жизни ведут?- жду ответа, но он, похоже, ничего не понимает. Молчу, не хочу ничего никому объяснять. наокнец до него доходит и он протягивает мне пачку сигарет. Беру ее и снова смотрю на эту чукчу,- по твоему, если я огонь, то пальцем зажигать умею?- в этот раз доходит быстрее, и ученый протягивает мне зажигалку. Поджигаю сигарету, и возвращаю ему предметы. Еле ловит их, криворукий, и где только таких находят?
Ухожу вперед и бреду к операционной. Теперь меня снова захотят избивать, но не решаться.
Открываю дверь. Мучитель сидит рядом со стулом, на котором надо мной вечно измываются.
-Радуйся, Фотен,- смотрю на него холодными и ненавистными глазами. Интересно, как выглядит ненависть в травяных глазах? Хотя я - как болото, в котром много торфа и в которое кинули когда-то спичку,- перед тобой оружие массового поражения.
И Фотен расплылся в улыбке.

Табэскэрэ Игнис - "гаснущий огонь"...