Я никогда не умел плавать.
Даже не учился.
Да и когда я мог бы научиться? Пара спокойных детских лет, а потом пустота...
Пустота, которая со мной всегда. Пустота, которую невозможно заполнить хотя бы потому, что единственное, полноценно ее заполняющее - мое второе "я".
Жестокое. И отвратительное. Единственный человек, которого я когда-либо был способен ненавидеть по-настоящему.
Но стоит посмотреть правде в лицо - только такой я мог бы выжить и справиться.
А я не справился.
Но неужели я выжил?
Или я просто завис между адом и раем? И боги просто не могут решить, куда меня отправить, запутавшись в моей привычной доброте и в необоснованной злобе и жажде смерти моего внутреннего врага?
Но я не верю в то, что после смерти что-то есть. Там нет ничего и никого, и не будет меня, если я умру.
Но если я все же выжил…
Нет, как бы то ни было, лучше умереть.
Ведь если бы я только мог заплакать под водой, то заплакал бы...
Ледяной смех наполняет мою голову. И шепот, тихий неразборчивый шепот присоединяется к нему, добивая меня своим жестким шуршанием.
- Ты бесполезен, - проносится, наконец, нелепым эхом голос Каниса. И только жесткий детский смех отвечает ему из дальнего угла. Жесткий и бесчувственный, как сталь, чей лязг проносится где-то совсем рядом.
Тишина. Лишь звонко капает невидимая вода в невидимой пещере моего сознания.
Но этот умиротворяющий звук бесцеремонно нарушается.
- Ты бесполезен. - Слышу чей-то безумно знакомый, сухой и бесчувственный голос буквально за спиной и потому чувствую, как сердце уходит в пятки, - Ты должен умереть.
В бесконечной пустоте моей жизни и смысла существования проступают очертания небольшой заброшенной комнатки - только потрескавшиеся стены, заколоченное досками окно, пыльный каменный пол да какие-то ящики по углам. На одном из них я и сижу, кашляя от пыли. Кашлять больно.
Комната кажется мне смутно знакомой, хотя я вряд ли смог бы припомнить, когда был в ней, да и был ли вообще.
- Иногда я делал добрые вещи, - пытаясь сопротивляться правде, говорю я, - Честно.
Жаль мне самому не укрыться от правды, жаль я сам не могу убедить себя в том, что в моей жизни есть хоть какой-то смысл, хоть какая-то цель, хоть какое-то предназначение, кроме как зря прожигать день за днем в немыслимой карусели бесполезной жизни.
Обладатель голоса злорадно смеется. И даже смех его так знаком, что я невольно вздрагиваю. Это не может быть Канис - все же, его ехидный голос я смогу отличить из тысячи похожих, но это не может быть просто никто иной, кроме него, ведь это его слова.
- Ты даже как особенный не состоялся. Ты прячешь свое истинное "я" в глубине наигранной доброты. Хватит!
И это "Хватит!" эхом расходится по всей небольшой комнатке, отражаясь от стен и возвращаясь, вновь и вновь, ко мне. Я закрываю уши руками, надеясь хоть как-то прекратить распространение этих ужасных слов и звуков, но не могу - что и неудивительно - они не в комнате, они в моей голове.
- Прекрати! Прекрати все это! – не выдержав, вскрикиваю я.
- Молчи. Ты слишком надоел мне, чтобы церемониться.
А где я? Что со мной? Почему я здесь?
Я умер? Или что?
Как бы то ни было, я не хочу бороться, не хочу пытаться спасти свою жизнь, не хочу ничего. Хочу умереть, поскольку только это и будет верным шагом в неравной войне с собственной жизнью.
Черт, да я же собственными ножами часто резался. Я же беспомощнее младенца. Выпустите меня из-под контроля и защиты, и я помру в первый же день, случайно оказавшись в неизвестном темном месте наедине с каким-нибудь психом.
Надеюсь, я умер.
Но нет же. Жизнь не может быть настолько добра ко мне. Наверняка я очнусь, открою глаза и увижу отвратительную действительность, отвратительную собственную бесполезность, снова расплачусь, как последняя истеричка, снова буду зря тратить время. И если бы только свое.
- Подойди, - требует голос. И я встаю, неловко и смешно, как и всегда. Только теперь я понимаю, что на мне ни единой царапины, что внешне я такой же, каким был до той роковой встречи в переулках.
Я иду на голос и вязну ногами в странной темной жидкости, пытающейся затащить меня, поглотить, уничтожить, наконец, раз уж никто прежде не довел этого дела до конца.
- Ты ничтожество! - Почти кричит мой невидимый собеседник. - Как ты мог все так испортить?
И, наконец, мой путь завершается у зеркала. Огромного пыльного зеркала, едва видимого в бесконечной темноте, казалось бы небольшой комнатки. И оттуда на меня с ненавистью взирает собственное отражение, с перекошенным злой усмешкой ртом, с прищуренными от злобы глазами, с еще более растрепанными, чем обычно, волосами. Оно неотрывно смотрит на меня, будто пытаясь передать мне свою ненависть.
- Ты все испортил! Ты думаешь, что я мешаю тебе жить? Ты думаешь, что я испортил что-то в твоей никчемной жизни? Ты думаешь, что лучше меня?! - Отражение замолкает на мгновение, чтобы прокричать, - Нет!
- Но ты никогда... Никогда не делал ничего хорошего, - неуверенно отвечаю я.
- Никогда? - Его лицо искажает еще большая жесткость, - Неужели ты ничего не помнишь? Как ты мог все забыть?!
- Что? - только и спрашиваю я, не понимая, что он мог сделать хорошего.
Комната начинает меняться. Она наполняется красками, жизнью, радостью, видно, что в ней живут и в ней счастливы. Зеркало отчищается от пыли, в середине помещения вырастает стол, появляется семья...
Из зеркала на меня смотрит маленький мальчик с растрепанными светлыми волосами, зелеными глазами и жестоким взглядом.
- Посмотри, - говорит он тем же голосом, что и взрослый. - Вспомни!
Но как? В голове пустота. Я даже имя свое с трудом вспоминаю. Я могу вспомнить множество других людей, но вспомнить что-то про себя...
Но воспоминания сами приходят, накрывая меня с головой.
- Ты помнишь, Стелл?
Голос смягчается, становится чуть более знакомым. Теперь он не кажется таким уж бесчувственным, теперь он немного добрый, заботливый. Он понимает, что делают со мной воспоминания.
Ведь я все помню, к несчастью.
Помню их глаза, помню их крики, помню все... Помню, как крепко сжимал нож, как тот, кто сейчас со злобой смотрит на меня, помогал мне.
Слезы сами стекают по щекам, хоть я и пытаюсь их утереть и скрыть, чтобы вновь не показаться слабым. Я должен, я должен быть сильным хотя бы в этом персональном аду.
- Я помню, - громко и отчетливо отвечаю на этот страшный вопрос, хоть голос и предательски подрагивает.
- Умри,- почти спокойно говорит он. - Только так загладишь свою вину, только так ты сможешь навсегда остаться добрым в глазах окружающих тебя людей.
Я еще пытаюсь бороться, пытаюсь что-то сказать, хоть и понимаю, что это бессмысленно. Я мертв, я всегда был мертв, потому что я был одинок. Я потерял истинного себя в попытках забыть ошибку.
- А помнишь?
Семья исчезает, отражение в зеркале вновь взрослеет, и мы оказываемся в огромном поле. И теперь мое второе "я" освободилось от зеркальных оков, теперь оно не столь беспомощно, как было прежде, теперь оно пытается вырваться наружу и захватить меня нашими общими воспоминаниями.
И снова я вспоминаю. Я вспоминаю все, совершенно все. Свое детство, в котором только силами отражения я кое-как спасся от смерти, смерть своих родителей, по моей же вине, то, как я навсегда решил остаться добрым и невинным, как я пытался забыть, и забыл же, все то, что натворил. Теперь я понимал, почему так мало помнил от детства, теперь я понимал все.
Я превращаюсь в него, он превращается в меня, мы перемешиваемся в нашей злобе и отчаянии, становимся единым целым. И он не так уж и плох и не так уж и злобен, и я более не так и беззащитен. Только вместе, как когда-то давно, мы что-то умеем.
Только вместе. Но нас снова разъединяет.
- Умри! - повторяет он, исчезая.
И темное небо разрывается надо мной, захлестывая воспоминаниями и водой. И я снова тону, тону в вязкой земле, не в силах выкарабкаться самостоятельно. И только насмешливый голос моего второго "я" подтверждает, что я все еще жив.
-Ты никчемен.
Слезы градом стекают по щекам, утягивая меня на дно, не позволяя мне бороться, все больше и больше отрывая меня от реальности.
И когда я понимаю, что пути назад больше нет, что никто не спасет меня от самого себя, что вот он - конец, я вижу себя.
И я, не так уж и злобно улыбаясь, протягиваю себе руку.
- Прежде мы были единым целым. И всегда должны быть им, – короткая пауза, - Но ты всегда был дураком.
Я знаю это, и потому с радостью хватаюсь за руку помощи, сильную и крепкую, готовую вытащить меня из любой бездны, в которую я сам себя загоню, понимаю, как мне всегда не хватало этой поддержки, и слышу знакомый сухой и бесчувственный голос, свой собственный голос.
- С возвращением, Стелл.
